Современный экзистенциальный анализ – приемник гуманистической традиции в оказании помощи тяжелым соматически и психически больным
В статье раскрываются современные представлений о духовности и страдании. Описывается история возникновения гуманистических идей в обществе, а также, в медицине, психиатрии и психотерапии. Отмечается российская традиция гуманизма в практической медицине. Описывается эволюция концепции и методологии современного экзистенциального анализа в 20-м веке и возможности этого направления при оказании помощи тяжелым соматически и психически больным.
Ключевые слова: гуманистическая традиция, экзистенциальный анализ, психотерапевтическая помощь соматически и психически больным.
Contemporary existential analysis is the inheritor of humanistic tradition of helping people with heavy mental and somatic illnesses
Barannikov Alexander. M.D., Master of science (Austria), the professor of Moscow Social-pedagogic Institute. Physician, psychiatrist-psychotherapist. Chairman of section of existential psychotherapy of Professional Psychotherapy League.
The article is dedicated to the contemporary views of spirituality and suffering. It describes the history of the arising of humanistic ideas in society, in medicine, in psychiatry and psychotherapy. The Russian tradition of humanism in practical medicine is presented. The article also describes the evolution of the conception and the methodology of contemporary existential analysis in 20-th century and possibilities it gives to help people with heavy mental and somatic illnesses.
Key words: humanistic tradition, existential analysis, psychotherapeutic help to people with heavy mental and somatic illnesses.
В эпоху дифференциации научных дисциплин, которая наиболее интенсивно протекала в первой половине 20 века, различные системы знаний определили для себя области своего специального интереса. При этом их развитие отражало не только уровень имеющихся достижений в отдельных областях, но и более масштабные исторические тенденции. Экзистенциальное направление психологии и психотерапии также имело свои исторические корни [1]. Более привычным является рассмотрение предпосылок и условий его появления в связи с развитием философии и кризисом (экзистенциальным вакуумом) первой половины 20 века. Это действительно так, но в этой работе нам бы хотелось несколько расширить имеющийся взгляд на появление этого направления, раскрыв связь экзистенциального анализа с гуманистической традицией общественной мысли и с гуманистическими традициями медицины (не только мировой, но и российской).
Полагаем, что такой взгляд сделает более понятным положение современного экзистенциального анализа среди других направлений психотерапии и форм помощи тяжелым соматически и психически больным.
В связи с этой общей целью нам хотелось бы попытаться осветить ряд вопросов:
а) раскрыть современные представления о духовности и страдании, полагая, что именно эти понятия являются центральными для темы нашего сообщения; б) кратко осветить исторический задний план, касающийся появлений гуманистических идей в обществе; в) проследить роль гуманистических идей в развитии медицины; г) показать то, каким образом гуманистическая традиция проявляла себя в развитии российской медицины, психиатрии, психологии и психотерапии; д) раскрыть некоторые особенности возникновения экзистенциального анализа, динамику его антропологических представлений и методологии в 20 веке, динамику представлений о духовности и страдании; е) отметить в каких формах существовало и существует это направление в России; ж) провести некоторую рефлексию собственного опыта работы в качестве психиатра-психотерапевта, оказывающего помощь соматическим и психическим больным.
В этой работе нам вряд ли удастся осветить многие из заявленных вопросов досконально. Однако представляется целесообразным попытаться увидеть все же некоторые важные, с нашей точки зрения, тенденции и взаимосвязи.
Для раскрытия отмеченных выше вопросов нам необходимо обратиться к двум понятиям, которые, как нам это представляется, объединяют интересы экзистенциального направления психотерапии с медициной. Это – духовность и страдание.
О духовности и страдании
В жизни людей страдание и духовность не всегда были рядом. Часто страдание встречалось одновременно со страхом. Эта тема имеет большую историческую перспективу. При этом каждый из нас по-своему сталкивается с ней на своем собственном жизненном пути. В то же время, страдание, как и духовность, также всегда сопутствовали жизни человека.
О чем идет речь в понятии духовность? Что под этим подразумевается?
Антропологи, определяя время появления человека на земле, обращают внимание не только на форму черепа, размеры и особенности костей. Они отмечают также и появление различных видов творчества, основанных на получаемых целостных впечатлениях от событий жизни, на проявления самосознания и рефлексии, на первые опыты религиозности. То есть, первые проявления духовности являются одной из граней, которые отделяют современного человека от животного мира.
В современном представлении «духо?вность — совокупность проявлений духа в мире и человеке. В социологии, культурологии и публицистике «духовностью» часто называют объединяющие начала общества, выражаемые в виде моральных ценностей и традиций, сконцентрированные, как правило, в религиозных учениях и практиках, а также в художественных образах искусства. В рамках такого подхода, проекция духовности в индивидуальном сознании называется совестью, а также утверждается, что укрепление духовности осуществляется в процессе проповеди (увещания), просвещения, идейно-воспитательной или патриотической работы» [7]. Для светской традиции более характерно признание собственного опыта переживания для формирования духовности. Для религиозного подхода к этому вопросу более типично признание ведущей роли Творца и опыта привнесенного извне [19].
В то же время появляется все больше наблюдений касающихся способности значительной части населения переживать духовные содержания, не будучи при этом истинно религиозными людьми [24].
Для нас представляется важным то, что в различных определениях духовности речь идет, прежде всего, о способности человека переживать этические, нравственные содержания. Именно они стали основным фокусом интереса экзистенциального направления философии и психологии, которое начало формироваться во второй половине 19 века.
«Страдание — совокупность крайне неприятных, тягостных или мучительных ощущений живого существа, при котором оно испытывает физический и эмоциональный дискомфорт, боль, стресс, муки» [20].
Наряду с признанием тяжести и разрушающего воздействия на человека страдания имеется также опыт просветвляющего, возвышающего и лечебного эффекта страдания. Такого рода примеры описываются в творчестве Ф.М.Достоевского, А.Ремизова, И.Ильина и др.
И.Ильин пишет: «Но скорбь эта будет духовно зрячая — и поэтому она перестанет быть темною и слепою. Эта скорбь будет проникнута любовью — и поэтому она не будет ожесточающею и ожесточенною. Она возникнет из очищающей радости и постигнет, что мука есть не мука, а очистительное страдание. Мука и страдание не одно и то же.
Мука есть состояние тварное, темное и ожесточенное; мука обособляет человека, замыкает его в себе, погружает его в животность существования, в безнадежность, в страх и отчаяние. Ремизов прав: это именно от нестерпимой муки — «завидуют мертвым» и «ложатся в могилу» заживо... Это из тьмы родятся мука и страх.
Страдание же есть состояние духовное, светоносное и окрыляющее; оно раскрывает глубину души и единит людей в полуангельском братстве; оно преодолевает животное существование, приоткрывает дали Божии, возводит человека к Богу, побеждает отчаяние, дает надежду и укрепляет веру. В страдании тает тьма и исчезает страх.
В муке человек, подобно животному, цепляется за жизнь; и в минуту отчаяния - уходит из жизни решением своего произвола.
Человек, научившийся страданию, — не цепляется за жизнь, ибо она для него - не более чем земная жизнь; и, отозванный из жизни, уходит к Отцу»[8].
Библия по-своему подчеркивает и узаканивает присутствие страдания в жизни человека. Она указывает на то, что страдание может быть преодолено духовным путем. В Библии содержатся очень точные психологические описания того, как страдающий человек может становиться возвышеннее и сильнее.
Для нас представляется важным то, что экзистенциальная психология и психотерапия сосредоточены именно на этом же подходе. Однако они исследуют психологические механизмы возникновения страдания и отталкиваются при этом от экзистенциально-психологической антропологии.
То, каким образом экзистенциальный анализ определяет понятие духовности, как он определяет страдание и обхождение с ним, мы рассмотрим несколько позже.
О гуманизме и гуманистических традициях в медицине
Гуманизм – это идейное и мировоззренческое течение, возникшее в Европе в 14-15 веках. В центре гуманистических представлений – человек, как ценность и его способности к нравственному самосовершенствованию. Но гуманистические идеи появились намного раньше. В дохристианский период о значении добродетели в жизни человека и общества говорили Платон и Сенека. Одним из первых духовные содержания переживания стал глубоко рефлектировать Аврелий Августин (354-430г.г.). Способность людей переживать сострадание и сочувствие отражалась в наивных представлениях различных народов. Очень часто она вступала в противоречие с существующими нормами жизни, с существующим насилием и жестокостью. Когда инквизиция сжигала на кострах неверных, сердца людей трепетали не только от страха, но и от сопереживания тем, кто страдает.
Появление гуманизма окончательно вывело гуманистические идеи из сферы индивидуального опыта в сферу общественного. Он постепенно становился общественным достоянием и, даже, барометром демократической тенденции общественного развития. Он приобретал также самые разнообразные общественные институты, сосредоточенные на его основной теме – человечности.
Медицина стала одной из сфер жизни, в которой гуманистические идеи присутствовали практически с самого начала ее возникновения. Это связано, в первую очередь, с тем, что оказание помощи включает в себя как обязательный компонент, определенный характер переживания и сопереживания тому, кто страдает.
В храмовых комплексах Асклепия (греческий врачеватель, живший в 12 веке до нашей эры и признанный впоследующем богом медицины) в 11-м и 12-м веках до нашей эры был театр. Считалось, что духовная культура и творчество оказывают положительное воздействие на больных людей. Гиппократ (460 – 370 г.г. до н. эры) впервые сформулировал этические условия и правила, которым должен соответствовать врач. Авиценна (980-1037г.г.) также учил внимательному обхождению с больными. Подобные представления в медицине господствовали и продолжают господствовать по сей день в различных странах и в различных культурах.
В отличие от общесоматических больных отношение к психически больным претерпело значительную эволюцию. Долгое время они были отвержены обществом. Объяснения причин психических болезней носило ненаучный, мистический характер. Они часто приписывались злым силам (одержимость дьяволом, бесом). Больных преследовали и сжигали на кострах.
Организация первых психиатрических больниц произошла в 14-м и 15-м веках (в Испании, Голландии, Франции и, затем, в других странах Европы). Это событие было первым актом общественного гуманизма по отношению к психически больным. С именем Филиппа Пинеля (1745-1826) связывается реформирование психиатрической службы и введение более гуманного отношения к ним. Г.Конолли (1794-1866) первым ввел принцип нестеснения.
Вызов психиатрии уже в 60-х годах 20 века бросило антипсихиатрическое направление, которое критиковало государственные институты за насилие над личностью. Его представителями были Р.Лэйнг, М.Фуко, Д.Купер, Ф. Базальо и другие. Не имея научной основы, это движение, все же, способствовало гуманизации психиатрии.
В России введение более гуманных рамок содержания и запрещение физических наказаний психически больных было связано в 19 веке с И.М.Балинским и И.П.Мержеевским (в Санкт-Петербурге) и с С.С.Корсаковым (в Москве). С.С.Корсаков отменил телесные наказания в московских психиатрических больницах в 1881 году. Продолжателями гуманистической традиции в российской психиатрии были также П.Б.Ганнушкин, В.Н.Гиляровский и многие другие.
Благодаря усилиям различных специалистов в различных странах психиатрия прочно вошла в число других разделов медицины, рассматривающих человека в его целостности и индивидуальности.
Понятие деонтологии (учения о морали и нравственности) связано с именем Иеремии Бентама (1748-1852). Медицинская деонтология включала в себя правила и нормы взаимодействия врача с коллегами и пациентами. Она освещала различные вопросы и правила поведения связанные с соблюдением врачебной тайны, принятия ответственности на себя за больного, соблюдения коллегиальности и этических аспектов взаимоотношений.
Жестокий век сменился веком толерантности и ненасилия. Важную роль в судьбе тяжелых соматических и психически больных сыграл период дифференциации наук и различных систем знания. Он наиболее интенсивно протекал в начале 20 века. Изменения произошли и в медицине и в психотерапии. З.Фрейд (1856-1939) впервые дал научное объяснение истерии. Дифференциация медицинских дисциплин привела к дифференциации и специализации различных видов медицинской помощи. Положение представлений о духовности и человечности в рамках клинических дисциплин и врачебной этики упрочилось. Однако параллельно с дифференциацией научных дисциплин в медицине происходила дифференциация антропологических представлений в практической психологии и психотерапии. Разные направления психотерапии по-разному открывали для себя человека, выделяя в нем главные характеристики, создавая собственные концепции и методологию. Даже духовность описывалась по-разному. Так, представители фрейдизма и неофрейдизма (К.Г.Юнг, А.Адлер, Э.Фромм, К.Хорни и др.) не отводили духовности определенного места в структуре личности и связывали понятие духовности, прежде всего, с бессознательным «свободным движением и воспроизведением образов» необязательно связанным с моралью и нравственностью.
Экзистенциальная психотерапия дала толчок развитию гуманистической психотерапии. Это направление развивалось, прежде всего, в Америке. Ее представители (К.Роджерс, А.Маслоу, Р.Мэй, Дж.Бъюдженталь и др.), используя различные методические подходы, исходили из признания свободы человека как открытой возможности в построении своей жизни.
Мы можем говорить также и о гуманистической традиции российской медицины, психологии и психотерапии. Она тесно связана с именами русских писателей, философов, педагогов, врачей. К ним можно отнести Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, В.М.Гаршина, Н.А.Бердяева, Л.И.Шестова, С.Л.Рубинштейна, Л.С.Выготского, М.К.Мамардашвили и др. К российским психотерапевтам продолжающим гуманистическую традицию могут быть отнесены С.И.Консторум, А.М.Свядощ, Б.Д.Карвасарский, В.Е.Рожнов, М.Е.Бурно, В.В.Макаров и многие другие.
Родоначальником советской медицинской этики и деонтологии был С.Н. Петров (директор первого института онкологии, открытого в 1927 году в Санкт-Петербурге). Не случайно именно онколог обратил внимание на врачебную этику. Ведь онкологическое заболевание ставит пациента перед лицом неминуемой смерти на грань возможности в перенесении страдания.
В 1991 году создана Советская ассоциация Гуманистической психологии. В 1989 году основана Независимая Психиатрическая Ассоциация, целью которой была демократизация психиатрической помощи и содействие гуманизации отечественной психиатрии.
Мы видим, что даже краткое перечисление отдельных исторических фактов свидетельствует о важной роли и прочном положении гуманистических традиций в современной российской и мировой медицине, психологии и психотерапии.
Дифференциации экзистенциального анализа с другими направлениями практической психологии и психотерапии была посвящена наша более ранняя публикация [3]. Существенные отличия он имел и в концепции и в методологии с гуманистической психотерапией. Но каким образом развивался экзистенциальный анализ и что важного он принес в понимание духовности и страдания, в развитие антропологии и методических подходов к оказанию помощи тяжелым соматически и психически больным в 20 веке?
Динамика антропологических представлений экзистенциального анализа в 20 веке
Впервые термин «экзистенциальный анализ» был использован В.Франклом (1905-1997) в 20е годы. Его работы были обусловлены, переживаемым им лично и обществом экзистенциальным вакуумом, бессмысленностью, экзистенциальной фрустрацией и нереализованной волей к смыслу. Он обратил внимание на то, что полнота человеческого бытия, его целостность обусловлены духовным измерением. У человека есть не только психодинамика, но и ноодинамика, позволяющая ему отвечать на запросы жизни, используя при этом свою духовную сущность. То, что В.Франкл был врачом, а также его увлеченность экзистенциальной философией и работами М.Шелера определяли его антропологические предпочтения. Взятая им за основу антропологических представлений дименсионная система М.Шелера рассматривала человека в единстве 3-х измерений (тело, психика и дух). Такой взгляд хорошо согласовывался с медицинской традицией: «Видеть человека в его целостности и лечить не болезнь, а конкретного больного в его индивидуальности». Только понятие этой индивидуальности значительно расширяется и углубляется у В.Франкла в аспекте духовной личности, переживающей ценности и смысл (здесь мы видим существенное отличие от Л.Бинсвангера, продолжающего онтологический подход М.Хайдеггера и занимавшегося интерпретацией миропроэкта больного человека). Общие антропологические представления В.Франкла были признаны в дальнейшем и ведущими представителями гуманистического направления психологии и психотерапии.
Однако, признавая связь возникновения экзистенциального анализа с экзистенциальной философией и психологией, мы не можем не отметить, что на его развитие, в отличие от общего направления экзистенциальной философии и психологии, значительно большее воздействие оказывала медицина. В.Франкл применил экзистенциально-аналитическую антропологию к решению медицинских проблем [21,22,23]. Он отмечал, что нормально функционирующее психофизическое измерение человека является одним из важных условий проявления его духовности. Это означало, что человеческий дух зависит от уступчивости тела. Психофизическому параллелизму противостоит психоноэтический антагонизм. Болезнь может оказаться препятствием для проявления духовности.
Мы видим, что для логотерапии и экзистенциального анализа, в отличие от психоаналитического направления, духовное измерение человека уже играло более всеобъемлющую роль, чем психодинамика в переживании полноты жизни и бытия самим собой. Принцип психоноэтического антагонизма предполагал необходимость «упрямства духа» для получения большего доступа к духовной сущности. Для обеспечения этого доступа, с точки зрения В.Франкла, были необходимы антропологические условия в виде самодистанцирования (самоотграничения, противостояния самому себе) и самотрансценденции (возможность пойти на собственные ценности). Важную роль в концепции В.Франкла играли представления о ценностях и о смысле. Само понятие смысла все больше переходило из сферы философии в сферу практической психологии (психологической антропологии). Способность к переживанию смысла связывалась со способностью человека находить наилучшую возможность ситуации.
Само страдание В.Франкл считал бессмысленным [21]. Но то, как человек страдает, ради чего и для чего приводит человека к смыслу и полноте бытия. Общеантропологические принципы позволили В.Франклу сформировать и специальные подходы в работе со страхами, навязчивостями, сексуальными расстройствами, соматогенными неврозами и психозами. Они нашли отражение в методе парадоксальной интенции и в установке дерефлексии. Были сформулированы также основные принципы обхождения с соматическим страданием в виде объективизации страдания и самодистанцирования («у меня есть боль, но я – не боль; у меня есть проблема, но я – не проблема; у меня есть страх, но я – не страх»).
При тяжелых соматических заболеваниях и психозах В.Франкл отмечал возрастание роли не психотерапии, а другой формы оказания помощи – сопровождения. В сопровождении речь идет о принимающем присутствии и выдерживании страдания вместе с пациентом. Чем меньше мы можем сделать и изменить, тем большее значение приобретает ценность позиции больного и специалиста. В ней речь идет о том, чтобы не быть слишком нетерпеливым и не быть полностью пассивным, следовать за тем, что нужно в данный момент пациенту [21]. Эта форма оказания помощи представляет собой нелегкий труд. Страдающего человека В.Франкл ставил выше, чем деятельного, признавая неотъемлемое присутствие страдания в человеческой жизни.
В то же время, логотерапию В.Франкл считал только лишь приложением к психотерапии в связи с тематикой кризиса смысла. Охотно ее принимая, также ее воспринимали и представители других направлений психотерапии. Логотерапия приобрела широкую распространенность и сохраняла за собой характеристику узко ориентированного подхода. Недостаточная разработанность концепции не давала права и самому В.Франклу на признание ее самодостаточности. Он подвергал сомнению также и необходимость ее доработки.
Однако дальнейшее развитие экзистенциального анализа, связанное с именем А.Лэнгле (также имевшего медицинское образование и ученую степень), привело к тому, что представления об антропологии, методологии, представления о страдании и обхождении с ним стали значительно более комплексными. В фокусе антропологических представлений оказалось, как и у В.Франкла, переживание, духовное измерение личности, рассматриваемое в аспекте его структуры и процесса. Концепция А.Лэнгле описывает основные экзистенциальные условия исполненной жизни в виде фундаментальных мотиваций экзистенции, в которых воле к смыслу и действию (описанных В.Франклом) предшествуют способности к восприятию реальности – к проживанию ценностей, переживанию качества жизни и отношений – к бытию самим собой и отграничению от других [10]. Понятие внутреннего согласия (и его достижение в практической работе) стало своеобразным фокусом более комплексных антропологических представлений. Отмеченные выше экзистенциальные условия и связанные с ними темы самопознания являются достаточно обширными и содержат в себе различные консультативные и психотерапевтические аспекты. В то же время, они являются основой для понимания возникновения различных форм патологии, являясь своеобразной антропологической картой, дающей ориентировку при постановке антропологического и клинического диагнозов. Процесс переживания описывается в методе Персонального экзистенциального анализа [11]. Возникнув в 80-е, 90-е годы 20 века, в период высокой степени доработки других направлений психотерапии, современный экзистенциальный анализ по-своему использовал их достижения на последовательно феноменологической основе. Благодаря этому концепция охватила новый широкий круг вопросов, включающих в себя не только антропологию, но и общие вопросы консультирования и психотерапии, психопатогенез и специальную психотерапию основных клинических форм. Логотерапия вошла в эту значительно более широкую концепцию в виде части консультативного раздела.
Представления о страдании также значительно расширились и стали более комплексными соответственно расширению представлений о структуре переживания [12]. С антропологической основой связаны различные оттенки переживания страдания. Под страданием понимается переживание имеющее характер разрушения и боли. Однако преодоление страдания возможно, благодаря различным формам духовной активности, которые последовательно осуществляются в переживании. Специальные подходы используются применительно к специальным проблемам и отдельным формам патологии.
Мы можем отметить, что для современного экзистенциального анализа является характерной одна из ведущих черт современной психотерапии в виде признания большой комплексности человеческой индивидуальности и комплексности методических подходов.
Это направление работает с патологией, как и другие современные направления психотерапии, на разных уровнях: когнитивном, поведенческом, психодинамическом, на уровне экзистенциальных содержаний.
Значительное развитие претерпели и представления В,Франкла о сопровождении тяжелых соматически и психически больных. Они подробно изложены при описании принципов сопровождения умирающего. Эта форма помощи приобретает, в сравнении с логотерапией, более расширенную антропологическую основу и более детальную разработку.
Развитие этого направления сопровождается развитием и системы образования, основанного на обширном материале самопознания [9]. Пожалуй, нет ни одного важного вопроса психотерапии, по которому экзистенциальный анализ не имел бы сегодня собственного мнения и обоснованной позиции. Эти достижения сопровождаются также и высокими организаторскими способностями и усилиями А.Лэнгле, приведшими к созданию самой крупной международной ассоциации в рамках экзистенциального направлений современной психотерапии.
Однако давайте посмотрим в каких формах присутствует это направление в России. В каких формах оно интегрируется в российскую психотерапию?
О формах интеграции современного экзистенциального анализа в российскую психотерапию
Говоря об интеграции современного экзистенциального анализа, мы не можем не отметить ее связь с общим процессом интеграции всей экзистенциальной психотерапии. Формы интеграции отдельных школ в рамках экзистенциального направления, с нашей точки зрения, являются схожими, несмотря на существенные различия концепций и методологии (описание этих различий мы не рассматривали, как задачу настоящей работы).
60 лет назад экзистенциальная психотерапия проходила этап самоопределения в США. 60 лет - это довольно большой срок для психотерапии, особенно в 20 веке. Сегодня это направление делает первые шаги в России и мы можем вспомнить, что многие американские психологи и психотерапевты воспринимали экзистенциальную психологию и психотерапию с большой симпатией, но, в то же время, оставались на своих прежних позициях. Их оценки европейской экзистенциальной психотерапии были достаточно осторожны. Они находили похожие идеи в американской психологии, отмечали различия европейского и американского экзистенциального направления в психотерапии. В частности, А.Маслоу отмечал, что «любой европейский акцент имеет свой американский эквивалент» [13]. Г.Оллпорт считал, что экзистенциальное направление в США отличается меньшей склонностью к теоретизированию, характеризуется большим оптимизмом и практицизмом [15]. Он отмечал также необходимость собственного прочтения теории экзистенциальной психотерапии в США. Похожая ситуация складывается сегодня и в России. В связи с этим, мне хотелось бы попытаться взглянуть на проблему интеграции экзистенциальной психотерапии в Российскую психотерапию с позиций оценки тех форм экзистенциальной психотерапевтической помощи, которые бытуют сегодня в нашей стране, остановившись вкратце на некоторых личностных и исторических предпосылках их возникновения.
Важным обстоятельством для раскрытия этого вопроса мне представляется то, что сами психотерапевты не всегда вносят в свою концепцию те средства, которыми они воздействуют на пациентов. Мне довольно часто приходилось встречать специалистов других направлений, которые по своим личностным особенностям, по манере поведения, по характеру воздействия на окружающих были в большой степени экзистенциальны. При этом они проходили профессиональную подготовку в других сообществах и имели сертификаты других направлений современной психотерапии. С моей точки зрения, личностные особенности иногда в большей степени определяют эффективность работы психотерапевта, чем его диплом, поскольку они определяют наличие универсальных факторов воздействия психотерапии. Эти соображения важны для меня. Они во многом объясняют мой подход к выделению форм экзистенциальной психотерапевтической помощи в России.
Я мог бы выделить три основных формы экзистенциальной психотерапевтической помощи, которые используют психологи и психотерапевты в России: интуитивно-эмоциональная экзистенциальная поддержка; последовательная экзистенциальная и экзистенциально-аналитическая психотерапия; интегрированная экзистенциальная психотерапия.
Интуитивно-эмоциональная экзистенциальная поддержка представляет собой сочетание двух основных компонентов. Первый из них представляет собой умение терапевта сформировать у пациента-клиента особую экзистенциальную позицию в виде обращенности к себе и окружающему миру, близости к себе и миру, обеспечивающую установление диалогических отношений и возникновение феномена «Встречи», как его описывали М.М.Бахтин [4] и М.Бубер [5]. Этот подход феноменологичен. Его феноменологичность имеет в качестве своей основы реалистическую российскую культурную традицию, гуманистическую традицию российской феноменологической психиатрии, психологии и психотерапии, а также, личностные особенности психотерапевта.
Традиция реализма в Российской культуре была компенсацией сильного государственного, общественно-политического и идеологического супер-Эго. Российский реализм всегда предполагал многозначность и феноменологичность. Мы можем вспомнить рассказы А.П.Чехова, музыку П.И.Чайковского, живопись художников-передвижников или прекрасную российскую поэзию. Социалистический реализм сделал правду жизни однозначной. Это инициировало формирование различных, считавшихся диссидентскими, направлений в литературе, живописи и, даже, в музыке. Они занимались поиском феноменологической многозначности, к которой мы стараемся возвратиться и сегодня.
В психиатрии феноменологическая позиция выражала себя в том особом внимании, которое уделялось пациенту, в стремлении к пониманию его проблем, в описании симптомов и синдромов. Эту позицию мы находим у упоминавшихся ранее С.И.Консторума, А.М.Свядоща, Б.Д.Карвасарского, В.Е.Рожнова и многих других. Она сохранена и в психотерапии творческим самовыражением М.Е.Бурно [6].
Феномен «Встречи» обеспечивается при интуитивно-эмоциональной экзистенциальной поддержке особенностями личности терапевта, его гуманистически ориентированным мировоззрением, внешним видом, особым вниманием к пациенту, которое проявляется и в позе и тембре голоса, и в умении слушать, в ограничивающей форме ведения беседы, побуждающей пациента-клиента и его самого к открытости, обращенности и близости к себе. Хочу отметить, что здесь речь идет не о технических средствах, а об особых личностных факторах «присутствия» и «конгруэнтности», которые признаются большинством современных направлений психотерапии.
К.Роджерс писал о терапевтических отношениях, в которых он ведет себя «как человек, начинающий личностные отношения» [18 ]. Р.Мэй отмечал, что «терапевт – это эксперт, но в первую очередь, он должен быть человеком, иначе вся его компетентность будет не нужной, а то и вредной» [14]. Л.Бинсвангер писал о том, что божественную «искру» в пациенте «может раздуть только подлинное общение одной экзистенции с другой» [14]. Этот подход является характерным и для современного экзистенциального анализа.
Вторым компонентом интуитивно-эмоциональной экзистенциальной поддержки является эмоциональный резонанс. Он также тесно связан с сочувствующей, реалистической традицией Российской культуры. В Российской психотерапии он определялся в рамках понятия «эмпатия». Традиционной для Российской психотерапии является трактовка эмпатии как сопереживания эмоциональных состояний пациента и сочувствия, означающего переживание собственных эмоциональных состояний по поводу чувств другого [16,17]. Рассматривая свои собственные проявления эмпатии и некоторых коллег (работая в течение многих лет в качестве врача-психиатра и психотерапевта), я мог бы добавить, что эмпатическое взаимодействие сочеталось с доверием к пациенту, принятием его терапевтом, признанием его ценности, а также, ответственностью за пациента. Эти особенности способствовали часто формированию родительского переноса у пациента, что вполне Эго-синтонно для Российской историко-культурной традиции и эксплуатирует имеющий универсальное общечеловеческое значение защитный стиль поведения в виде «поиска конечного спасителя», присоединения. Однако, такое, преимущественно эмоциональное взаимодействие с пациентом, может сузить поле рефлексии в терапевтическом процессе. Сочетание эмпатии с профессиональной позицией психотерапевта предполагает некоторое дистанцирование от собственных эмоций, одностороннюю транзакцию, преобладание когнитивно-понимающего аспекта эмпатии, позволяющее устанавливать диалогические отношения с собой и внешним миром. Эмоциональная поддержка терапевта необходима для того, чтобы помочь пациенту установить собственную дистанцию и сформировать собственную персональную позицию по отношению к волнующим его проблемам. Таким образом, эмоциональное сопереживание, основанное на бессознательных механизмах само по себе не достаточно, для формирования экзистенциальной позиции, без обеспечения особой формы обращенности к себе и к миру. Без некоторого эмоционального самоограничения экзистенциально аналитика эмпатическое взаимодействие может терять свою персональную направленность.
Следует отметить, что Российское эмпатическое взаимодействие с пациентом предполагает, как и в духовных практиках, раскрытие пациента путем самораскрытия терапевта. Эта особенность роднит Российскую психотерапию с духовными практиками Востока, противопоставляя их традиции абстиненции в некоторых европейских школах.
Выраженность компонента эмоционального резонанса при интуитивно-эмоциональной экзистенциальной поддержке может быть различна и зависит от личностных особенностей терапевта и терапевтической ситуации. Этот компонент обеспечивает формирование мостика доверия между терапевтом и пациентом. В то же время, часто приходится слышать от пациентов о недостатке тепла в работе с техничным, получившим европейское образование сертифицированным психотерапевтом.
Термин «поддержка», который применял М.Бубер, означает в данном случае предоставление дополнительной экзистенциальной опоры, экзистенциальное сопровождение пациента-клиента. Это - непрепарирующий, холический подход, который в большей степени, чем анализ и элементализм соответствовали Российской традиции в советский период. По аналогии с психодинамической концепцией «поддерживающей психотерапии», «поддержка» предполагает лишь ограничение аналитичности. Однако показания и методы психодинамически ориентированной поддерживающей психотерапии значительно отличаются.
Интуитивно-эмоциональная экзистенциальная поддержка часто встречается как экзистенциальный аспект в работе психотерапевтов, принадлежащих к различным модальностям (в особенности - к гуманистически ориентированным). С нашей точки зрения, этот подход достаточно традиционен для России. Но он является, в то же время, и необходимым элементом экзистенциально-аналитической психотерапии, где его дополняет структурированный особым образом анализ, требующий специальной теоретической и практической оснащенности.
Таким образом, особая позиция, обеспечивающая сочетание феномена «встречи» с эмпатией, превращает интуитивно-эмоциональную экзистенциальную поддержку в России в эффективный вид экзистенциальной помощи в руках не только психотерапевтов, психиатров, психологов, но и в руках самых разнообразных непрофессиональных помощников. Традиция интуитивно-эмоциональной экзистенциальной поддержки составляет сильную сторону Российской доперестроечной психотерапии. Однако основные компоненты этой помощи обеспечиваются благодаря интуитивно-личностному фактору.
Последовательная экзистенциальная и экзистенциально-аналитическая психотерапия означают переход с интуитивного уровня на уровень осознания в рамках специальной системы представлений. Ролло Мэй писал о том, что экзистенциальные аналитики выводят структуру человеческого существования из сферы случайного дара индивидов с развитой интуицией и переводят в область обьяснения и понимания [14]. Важным дополнительным компонентом в этом случае становится аналитическая направленность структурированная различными школами в рамках экзистенциального подхода, например, в рамках представлений Л.Бинсвангера, М.Босса, Д.Бьюдженталя и других. Для современного экзистенциального анализа основой для развития интуитивно-личностных способностей стала концепция В.Франкла и А.Лэнгле.
Не смотря на предпочтение целостного взгляда на человека, различные экзистенциальные направления стараются по-своему объективизировать и структурировать субъективное. Эта форма экзистенциальной психотерапевтической помощи встречается в чистом виде значительно реже, поскольку образовательная работа различных экзистенциальных школ в России ведется сравнительно недавно. Тем не менее, этот выбор сможет делать в России все большее число врачей и психологов.
Появление современного экзистенциального анализа в России связано с образовательной деятельностью GLE-international и с созданием российско-австрийского института экзистенциально-аналитической психологии и психотерапии (ИЭАПП) в 2001 году. Это объединение экзистенциальных аналитиков ежегодно проводит тематические секции на конференциях и конгрессах Профессиональной Психотерапевтической Лиги, имеет собственное периодическое издание (ежегодный бюллетень «Экзистенциальный анализ»), проводит собственные конференции.
Следующей формой экзистенциальной помощи является интегрированная экзистенциальная психотерапия. Значительная часть психологов и психиатров, получающих экзистенциальное образование, имеют большой стаж практической работы. Им приходится полученные знания встраивать в уже имеющиеся представления. Это может происходить в рамках практической эклектики ориентированной на интуицию и опыт. Такой подход наиболее распространен сейчас в России.
Другой путь интеграции – это творческая интеграция, основанная на понимании ее принципов, на разработке системы представлений в антропологии и терапии. Он означает создание теорий интегративной психотерапии. В связи с этим хочется вспомнить то, как характеризовал свою встречу со Святославом Рихтером известный скрипач Ю.Башмет. В одной из телевизионных передач он говорил, что «встреча с мастером, встреча со школой – это не есть обращение в другую веру, это – мощный толчок к раскрепощению, к собственному развитию, для того, чтобы идти своим путем, это – прикосновение к творчеству». Интегративный подход имеет свои корни в Российской психотерапии, так как она обычно задавала лишь общие рамки представлений, лишь общие ориентиры. Следует отметить, что такого рода интегративность предполагает учет своеобразия Российской экзистенциальной почвы и индивидуально-психологических особенностей психотерапевта.
Рассмотренные нами формы интеграции экзистенциальной психотерапии в реальной жизни не являются застывшими, а образуют различные сочетания и переходные формы. Они могут развиваться в России, сохраняя своеобразие, уважая границы и право на существование и самоопределение друг друга. Взаимное понимание и сотрудничество, несомненно, обогатят их и принесут пользу Российским пациентам и клиентам.
Каким образом эти глобальные исторические тенденции проявляют себя в жизни конкретного специалиста, являющегося нашим современником? Можем ли мы, наряду с историческими фактами увидеть живую ткань психотерапии, увидеть реальных страдающих людей и оценить реальные возможности современного экзистенциального анализа в оказании им помощи? Для раскрытия этого вопроса я хотел бы поделиться некоторым опытом своей профессиональной жизни. Это нам представляется целесообразным также и для того, чтобы проиллюстрировать теоретические положения, высказанные ранее.
Рефлексия собственного опыта оказания помощи соматическим и психическим больным
Я стал интересоваться психиатрией на первых курсах медицинского института. С 3-го курса был участником кружка на кафедре психиатрии и прочитал еще до окончания обучения довольно много классической литературы по психиатрии, имел хорошую библиотеку. Однако непосредственное столкновение с жизнью психически больных произошло тогда, когда я пришел работать врачом-ординатором в областную больницу в 1978 году в Украине. Первое впечатление от пребывания в стационаре было достаточно тяжелым и, даже, удручающим. Это было связано с тем, что передо мной открылась трагическая сторона человеческой жизни. Я говорю, прежде всего, о тяжелых психически больных людях, о заболевании щизофренией. Они испытывали мучительное чувство собственной измененности, потерю внешних и внутренних опор. Невозможность быть собой и изоляция от внешнего мира носили часто характер трагедии и разворачивались в обстановке почти тюремного быта, как-будто бы на периферии жизни, в отвержении жизнью и людьми. Трагизм заключался также и в том, что еще недавно этот человек имел собственную индивидуальность и уникальность, уважал других и был ими уважаем. Но сейчас он терял себя, утрачивал личностные структуры, терял собственную форму и содержание, начинал вести вегетативное существование. При этом он оставался живым, но по-настоящему не существовал. Это меня поражало также сильно, как ситуации, в которых теряешь близкого человека и не можешь поверить в то, что его уже нет, не можешь справиться в переживании с этим фактом. Только при психической болезни этот трудно преодолимый факт сочетается с физическим присутствим того, кого уже в полной мере не существует. Это также отражено в современных фантастических фильмах ужасов. Трагедия возникает и для близких больному людей. Они испытывают растерянность, непонимание, беспомощность, страдание. Это переживание, как правило, является травматизирующим. Родственники также нуждаются в приобретении духовных опор.
Я обратил внимание на то, что у некоторых коллег, длительно работающих в психиатрическом стационаре, формируется личностная деформация, сопровождающаяся появлением цинизма и пренебрежительного отношения к больным (деперсонализационный симптомокомплекс). Это проявляет себя в манере разговора, в тоне голоса, в формах обращения. Часто это транслируется врачом при внешней формальной вежливости и, в конечном счете, оказывает воздействие на пациентов подобное явному отвержению. Сейчас мы называем такую личностную деформацию выгоранием.
Для меня атмосфера острого психиатрического стационара конца 70-х годов ХХ века была трудно переносимой, хотя я старался вживаться в переживания больных, проводить среди них много времени.
Разные врачи справлялись с этим по-разному. Большим везением для меня было то, что в те годы я встретил своего учителя, доцента кафедры, самого авторитетного специалиста в Запорожской области Эдуарда Альбертовича Нутенко. Он обладал не только клиническим опытом, знаниями и чутьем. Он был культурным, всесторонне развитым человеком, который вносил духовное начало во все то, что он делал. Это происходило и в общении с психически больными людьми. Я был поражен, когда увидел, что он, встречаясь с тяжелым больным, пожимает ему руку. Это выглядело неожиданно и очень впечатляюще и для присутствующих и для самих пациентов. Я тогда еще ничего не знал об экзистенциальной Встрече, но интуитивно чувствовал, что при рукопожатии происходит что-то очень важное и для самого врача и для больного. Я стал повторять этот опыт с определенным внутренним настроем, пожимал руку и при встрече и при прощании. При этом я отмечал, что пациент выпрямляет спину, как-то внутренне подтягивается, проясняется взгляд, появляется выражение благодарности. Между нами устанавливалась особая, человеческая форма взаимодействия. Я мог представить себе, что происходящее напоминает ситуацию (известный образ), когда человек погибает в бушующем океане и вдруг, откуда ни возьмись, появляется лодка, из которой ему протягивается спасающая его рука.
Оказалось, что для больных шизофренией очень важно получение принятия, сочувствия и признания. Из-за фрагментации собственного Я и окружающего мира они нуждаются в получении информации, объясняющей их состояние, определяющей их поведение в различных ситуациях. На них благотворно влияли разъяснения по-поводу оценки собственного состояния, поведения при обострениях болезни, возможности самостоятельного применения медикаментов и других мер.
В последующем я также многократно отмечал влияние характера отношений, которые устанавливаются между врачом и пациентом на результаты лечения. Тогда я еще не был знаком с экзистенциальной психотерапией. Этот опыт был интуитивно-личностным. Но он согласовывался с гуманистической традицией медицины и русской психиатрии, русской культуры. По-крайней мере я так это всегда понимал. Врачи, которые могли вносить духовное начало в отношения с психически больными людьми, всю жизнь были и остаются для меня примером. Именно они становились моими наиболее близкими коллегами и друзьями.
С начала 80-х годов мне пришлось в течение 15 лет работать в качестве психиатра-психотерапевта большого общесоматического стационара. В тот период, не будучи достаточно хорошо знакомым, с экзистенциальным анализом и логотерапией, я очень часто использовал их принципы, основываясь на интуиции.
Одним из типичных случаев является вызов меня на консультацию в травматологическое отделение по поводу того, что один из пациентов с переломом голени не хочет проходить реабилитацию. Его сосед с таким же диагнозом, преодолевая боль, передвигался маленькими шажками внутри металлической конструкции на колесиках и это способствовало восстановлению работы мышечно-связочного аппарата. Мой будущий пациент отказывался от этого. Лечащий врач обратился с просьбой переубедить его. Когда мы увиделись, я спросил больного, почему он не начинает ходить. На этот вопрос он ответил, что не ходит из-за боли (психодинамика!). Тогда я поинтересовался в отношении того есть ли у него причины для того, чтобы быстрее вылечиться. Он ответил, что такие причины у него «конечно же, есть». Его давно уже ждали на работе и дома, нужно было кормить семью, « и вообще уже сильно надоело тут находиться» (ноодинамика, ценности). После подробного расспроса в отношении причин требующих скорейшего окончания лечения этот пациент сказал, что он, пожалуй, сможет «начать делать несколько шажков».
В этом достаточно простом примере мы видим, что обращение к ценностям позволяет преодолеть психо-физическую блокаду, помогает пациенту занять позицию и пережить целостность, несмотря на психо-ноэтический антагонизм. Наряду с этим случаем было и множество других, в которых обращение к ценностям и смыслу давало хороший лечебный эффект. Сами пациенты научили меня тому, что переключение и отвлечение от зафиксированного мышления и парадоксально занимаемая позиция в отношении имеющейся проблемы и объектов страха могут их существенно разгружать. Этот опыт был предтечей изучамых впоследствии логотерапевтических подходов к лечению в виде установки дерефлексии и метода парадоксальной интенции. Более подробное знакомство с этими подходами впоследующем позволяло добиваться хороших результатов.
Не простым для меня был опыт сопровождения тяжелых соматических больных. Я отчетливо переживал свою беспомощность, несмотря на желание помочь страдающему человеку. Это противоречие делало пребывание возле больного труднопереносимым. Впоследующем я лучше мог выдерживать подобные ситуации и не предъявлял к себе завышенных требований. Полную ясность и уверенность в этом вопросе дало мне знакомство с экзистенциальным анализом.
Несмотря на то, что в моей практической деятельности было достаточно много экзистенциальных аспектов (случаев, в которых я сам, часто этого не осознавая, действовал, как экзистенциальный психотерапевт), в 90 годы я пытался создавать собственную концепцию психотерапии, которую я называл «творчески-аналитической психотерапией». Я делал тогда первые шаги в описании основ подхода, основ его методологии. По мере изучения экзистенциального анализа я включал его отдельные положения в свою концепцию до тех пор, пока считал это возможным. Однако после 2000 года я принял решение в пользу экзистенциального анализа. Он покорил меня своей правдивостью, глубиной и детальной разработанностью.
При работе в общесоматической поликлинике я столкнулся с большим количеством пациентов, которые страдали от различных соматических симптомов обусловленных диссоциацией и расщепленностью. В этих случаях речь шла о диагнозах диссоциативных расстройств, о соматоформных и ипохондрических нарушениях. Эти пациенты, как правило, годами атаковали кабинеты различных специалистов (в том числе и психиатров) без особого результата. Персональный диалог, телесно ориентированные подходы, специальные подходы, используемые в современном экзистенциальном анализе при терапии психосоматических расстройств, как правило, давали неожиданные хорошие результаты. Использование брюшного дыхания и парадоксальной интенции снимало разнообразные болевые и неприятные ощущения. Ориентировка пациента на нормализацию своего душевного состояния, а не на ликвидацию симптома, также приносила очень хорошие плоды. То, что им удавалось добиваться результата не только лекарственным путем, вселяло в больных уверенность и мотивировало к дальнейшей работе.
Концепция современного экзистенциального анализа полностью согласовывалась с моим личным опытом. Она внесла структуру в представления и в методологию работы. Использование экзистенциально-аналитической антропологии давало понимание причины страдания и ощущение огромной уверенности в себе, как в специалисте. Ничего подобного я не мог пережить за многие предыдущие годы моей профессиональной деятельности, как психиатра- психотерапевта.
Подтверждения этому я находил также и в процессе длительной работы с пациентами, имевшими тяжелые расстройства личности. В этих случаях, конечно же, приходилось назначать и психотропные препараты. Однако их действие было бы не полным без психотерапевтической работы, без понимания пациентом психологических механизмов имеющихся симптомов. Такая работа проводилась месяцы и годы. Но при этом я имел четкие ориентиры и постоянно получал подтверждения правильности собственных усилий и антропологических представлений. Среди такого рода больных были и постельные, от которых уже отказывались врачи и которые разочаровались в исключительно лекарственном лечении.
Хотел бы немного рассказать о моем опыте использования представлений Альфрида Лэнгле в работе с больными шизофренией. Это были пациенты с различными формами шизофрении – шубообразной, вялопрогредиентной и параноидной. Работа обычно проводилась в амбулаторных условиях. Я обратил внимание на то, что патогенез шизофрении, описанный Альфридом очень точно, как и другие его феноменологические описания, отражает сущность расстройства. Центральное звено патогенеза – это утрата связанности, ведущая к появлению симптомов. Такие принципы терапии, как необходимость быть с пациентом, субституция, удерживание в нормальной жизни, где это возможно и создание структур, умеренность нагрузок и защита, ясность во всем, упражнения на восприятие реальности и другие подходы оказывают положительное воздействие. Я отмечал, что проясняющая доброжелательная беседа с больными шубообразной шизофренией в период ремиссии может оказывать удивительное положительное воздействие и долго помнится больным, испытывающим чувство благодарности. Отмечал также, что происходит смягчение деперсонализационных расстройств, при которых малоэффективными оказываются медикаменты. Это наблюдение согласуется с опытом известного российского психиатра-психотерапевта Марка Евгеньевича Бурно, который возродил древнегреческую традицию, создав клинический театр-сообщество для тяжелых психических больных. Он также отметил, что терапия творчеством и духовной культурой смягчает переживание деперсонализации [6]. По-видимому, при этом виде расстройства речь идет о тонких психологических механизмах, с которыми медикаменты напрямую не работают.
Особо хочу рассказать о случае психотерапии больного параноидной формой шизофрении. Это был мужчина средних лет, который страдал от периодических псевдогаллюцинаций и приема больших доз нейролептиков. Он совершил уже несколько суицидальных попыток под влиянием голосов. Ему трудно было даже долго сидеть в одной позе. Он извинялся за то, что просил разрешить ему прохаживаться по кабинету взад и вперед, но при этом старался максимально долго продолжать беседу. Это было связано, прежде всего, с его переживанием собственного духовного я, которое он периодически терял, находил вновь и мог лучше удерживать, благодаря нашему разговору. Оказалось, что он очень трепетно относится к переживанию своей глубинной духовной сущности. Возможно, я не часто встречаю здоровых людей, которые также к этому относятся. Благодаря Встрече и определенному резонансу его Я становилось ощутимее и устойчивее. Ради этого он мог терпеть неудобства, вызванные долгим разговором. Будучи человеком верующим, он занимался реставрацией старых икон. Для него было важным, то, что он, несмотря на все страдания, мог оставаться, хоть в какой-то степени самим собой. И это была его тайна, в которую не были посвящены врачи. Я оказался причастным к этой тайне, благодаря чему сформировались достаточно близкие отношения.
Его отношения к собственной духовности напоминало мне картину из фильма Тарковского, когда актер Олег Янковский трепетно несет свечу, защищая ее рукой от дуновения ветра. Мне кажется, что я помогал моему пациенту делать именно это. По-видимому, речь здесь идет о какой-то очень важной человеческой миссии – БЫТЬ САМИМ СОБОЙ В ДУХОВНОМ СМЫСЛЕ И ПРЕОДОЛЕВАТЬ СТРАДАНИЕ СПЕЦИФИЧЕСКИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ОБРАЗОМ. Именно эта миссия является главной для гуманистической традиции. Она же является ведущей и для современного экзистенциального анализа.
Как это видно из приведенных описаний, мне самому в разные периоды моей профессиональной деятельности пришлось переживать принадлежность к различным формам, в которых экзистенциальное направление интегрируется в российскую психотерапию. Я наблюдал похожие ситуации и у моих коллег. В своей практической деятельности многие из них сочетали экзистенциально-аналитический подход с телесно-ориентированным, клиент-центрированным, системным, с психодрамой и др.
Главным критерием правильности таких сочетаний была их эффективность и облегчение состояния страдающего человека.
Подводя итоги настоящей публикации, я хотел бы отметить, что гуманистические идеи являются неотъемлимой характеристикой человека и человечества на всем протяжении их истории. Они оказали значительное влияние на развитие не только общественного самосознания, но и на развитие таких специальных систем знаний и навыков, как психология, психотерапия, медицина. Это в одинаковой степени характерно и для общемировой тенденции и для развития российских наук.
Развитие современного экзистенциального анализа было тесно связано с развитием медицины. Это направление сделало огромный скачок в конце 20 века, превратившись в самодостаточную концепцию психотерапии. Ее степень доработанности достаточно велика и позволяет использовать современный экзистенциальный анализ для оказания эффективной помощи самым разным соматически и психически больным. Существуя восновном в виде интуитивно-личностных форм и интегративных форм, экзистенциальный анализ все в большей степени используется российскими специалистами в виде последовательных форм, использующих всесторонне разработанную концепцию.
Таким образом, одна из вечных проблем человечества – духовного противостояния страданию, находит в период дифференциации различных систем знаний в современном экзистенциальном анализе свое антропологическое обоснование и продолжение. Ее решение строится на подробно разработанной и концептуально последовательной методологии. Современный экзистенциальный анализ детально раскрывает для нас возможность того, как мы могли бы справиться со страданием специфически человеческим способом.
- Баранникова Д.А.Этапы становления европейской экзистенциальной психологии. Автореф. дисс. на соискание звания к. п. н. - М.. 2006. – 21с.
- Баранников А.С. О некоторых предпосылках различных форм интеграции экзистенциальной психотерапии в российскую психотерапию//Развитие личности. - М.: МПГУ.№1. 2003. - С.155-161.
- Баранников А.С. Экзистенциальный анализ и другие психотерапевтические направления//Психотерапия. М.,2004.№3.- С.25-28.
- Бахтин М.М. Собрание сочинений. Работы 1940-х – начала 1960-х годов.-т.5.-М.: Русские словари, 1997. – 732 с.
- Бубер М. Два образа веры.-М.: Республика, 1995.- 464с.
- Бурно М. Клиническая психотерапия.-М.: Академический Проект, 2000.-800с.
- Духовность – Википедия. Ru.wikipedia.org/wiki/Духовность.2013
- Ильин И. Творчество А. М. Ремизова. Опубликовано по изданию: Ремизовъ А. М. Б?довая доля // Сочинения. — СПб, . — Т. 3. — С.65-213.
- Лэнгле A. Значение самопознания в экзистенциальном анализе и логотерапии: сравнение подходов // Московский психотерапевтический журнал, 2002. № 4. - С. 150–168.
- Лэнгле A. Фундаментальные мотивации человеческой экзистенции как действенная структура экзистенциально-аналитической терапии // Психотерапия, 2004. № 4. - С. 41–48.
- Лэнгле A. Терапевтический случай нахождения собственного Я (применение метода персонального экзистенциального анализа) // Психология. Журнал Высшей школы экономики. - 2005, Т. 2, № 2. - С. 81–98.
- Лэнгле А. Почему мы страдаем? Понимание, обхождение и обработка страдания с точки зрения экзистенциального анализа// Экзистенциальный анализ. Бюллетень №4. - М., 2012. – С.7-32.
- Маслоу А. Экзистенциальная психотерапия – что в ней есть для нас. В кн.: Экзистенциальная психология. Экзистенция. – М.: Апрель Пресс, ЭКСМО-Пресс, 2001, - С.42-49.
- Мэй Р. Вклад экзистенциальной психотерапии. В кн.: Экзистенциальная психология. Экзистенция. – М.: Апрель Пресс, ЭКСМО-Пресс, 2001. - С.141-201.
- Олпорт Г. Комментарии к предыдущим главам. В кн.: Экзистенциальная психология. Экзистенция. – М.: Апрель Пресс, ЭКСМО-Пресс, 2001. - С.75-80.
- Психология. Словарь. Под ред. Петровского А.В., Ярошевского М.Г.,-2-е изд., испр. и доп.-М.: Политиздат, 1990. - 494с.
- Психотерапевтическая энциклопедия. Под. ред. Карвасарского Б.Д.-СПб.: Питер Ком, 1998. - C.696-697.
- Роджерс Карл Р. Две расходящиеся тенденции. В кн.: Экзистенциальная психология. Экзистенция. – М.: Апрель Пресс, ЭКСМО-Пресс, 2001.- С.68-75.
- Степанова Е.А. Новая духовность и старые религии // Научно-теоретический журнал «Религиоведение». — 2011. — № 1. — С. 127—134.
- Страдание – Википедия. Ru.wikipedia.org/wiki/Страдание.2013
- Франкл В. Психотерапия на практике. Ювента.С-Пб.: Ювента.-1999.- 251с.
- Франкл В. Основы логотерапии. Психотерапия и религия. С-Пб.: Речь.-2000. – 286с.
- Франкл В. Теория и терапия неврозов С-Пб.: Речь.-2000.- 231с.
- Фуллер Р. Духовные, но не религиозные. — Издательский дом "Oxford University Press". 2001. — 224с.